Казахстан: На пути к государственной религии?
Постсоветская Центральная Азия является тем регионом, где значение религиозной составляющей общественно-политической и социально-экономической жизни просто невозможно переоценить. Центральноазиатские государства находятся в самом центре пресловутой «дуги нестабильности» (от Боснии до Филиппин), этой своего рода «фронтовой линии», по которой развертывается атака «мирового джихадизма» на современную цивилизацию. Страны Центральной Азии непосредственно соприкасаются или находятся в опасной близости от таких очагов террористической активности, какАфганистан, Синьцзян и Кашмир. Кроме того, имеется немало свидетельств существования в регионе некой инфраструктуры, позволяющей местным экстремистам по схеме «сообщающихся сосудов» поддерживать связи и взаимодействовать с джихадистским подпольем на Северном Кавказе, в ряде других регионов РФ, а также с исламистами на Ближнем Востоке.
Но, безусловно, основная угроза исходит изнутри самих постсоветских государств Центральной Азии, где правящие автократические режимы своей коррумпированностью, деспотизмом и асоциальной экономической политикой лишь удобряют почву для произрастания самых крайних толков исламского радикализма. Его главным очагом в регионе считается Ферганская долина, именно оттуда, по мнению многих экспертов, при поддержке из Афганистана может последовать основная джихадистская атака, способная поджечь всю Центральную Азию, начиная с наиболее неблагополучных стран – Таджикистана и Кыргызстана.
На этом фоне Казахстан до недавних пор считался неким островом стабильности, религиозной умеренности и межконфессиональной толерантности. В выступлениях казахстанских официальных лиц непременно присутствовал тезис о том, что никакой почвы для религиозного экстремизма в стране нет, а, стало быть, и угрозы нет. Однако со второй половины «нулевых» годов, после появления очевидных свидетельств (включая серию весьма кровавых терактов) того, что исламистское подполье в Казахстане появилось, а популярность радикального ислама неуклонно растет, зазвучали совсем другие речи. Теперь исламский экстремизм объявлен едва ли не главной угрозой национальной безопасности, и на его подавление брошена вся мощь административно-полицейского и пропагандистского аппарата. О больших успехах, достигнутых в этой области, говорить, судя по всему, не приходится. Зато о Казахстане заговорили как о стране, где есть большие проблемы с соблюдением свободы совести.
Религиозный «ренессанс»
К началу распада СССР Казахстан был, пожалуй, самой «светской» из всех республик советской Средней Азии. Ощутимое присутствие ислама, да и то в его «бытовой» форме, проявлялось в основном в южных районах республики, где большинство населения составляли казахи. В северных районах Казахстана степень религиозности тамошних казахов не сильно отличалось от степени религиозности преобладавшего там русскоязычного населения, с которым местные казахи находились в тесном соприкосновении. Проще говоря, и большинство русских, и большинство казахов, как и большинство прочих советских граждан, придерживалось официального советского атеизма. На этом фоне из числа «нетитульного» населения повышенной религиозностью несколько выделялись представители депортированных народов (немцы, поляки, западные украинцы, прибалты), для которых приверженность религии предков (католицизм, протестантизм), помимо удовлетворения чисто религиозных потребностей, служила еще и способом национальной самоидентификации.
Правда, когда рухнула советская власть, схожими мотивами, помимо собственно веры, стали руководствоваться и ранее официально неверующие казахи, и придерживавшиеся до этого «научного мировоззрения» русские. Поэтому в Казахстане, как и повсюду в бывшем СССР, начался настоящий религиозный «ренессанс». В 2009 году, когда в республике впервые с 1937 года была проведена перепись, в ходе которой респондентам задавался вопрос об отношении к религии, 97% населения отнесло себя к той или иной религии. Лишь 3% опрашиваемых либо заявили, что являются неверующими, либо отказались дать ответ на задаваемый вопрос. Соответственно, подавляющее большинство казахов (составляют 63,1% всего населения) назвало себя мусульманами, а подавляющее большинство русских (23,7% населения) – православными христианами. По той же модели подавляющее большинство немцев идентифицировало себя либо как католиков, либо как протестантов, а подавляющее большинство поляков – как католиков. В целом же, согласно переписи 2009 года, 70,19% населения являются мусульманами, 26,17 – христианами, 0,03 – иудеями, 0,09 – буддистами, 0,19 – приверженцами других религий, 2,81 – неверующими и 0,51 – отказались ответить.
Таким образом, две крупнейшие общины (ислам и православное христианство) представлены, в основном, двумя главными этносами страны: казахами и русскими. Наличие очень значительного христианского меньшинства (порядка трети всего населения) сильно выделяет Казахстан из числа остальных центральноазиатских государств.
Конфессиональная «палитра»
Естественно, главной составляющей религиозного «ренессанса» в Казахстане стал «ренессанс» ислама. Оно и понятно: во-первых, ислам – религия «титульного» населения, для которого религиозная самоидентификация стала частью самоидентификации национально-государственной; во-вторых, доля «титульного» населения в общем населении республики постоянно возрастала, как в силу постоянно увеличивавшейся эмиграции «нетитульного» населения (в основном, русских и немцев), так и более высоких темпов рождаемости среди казахов; в-третьих, происходила довольно интенсивная миграция наиболее религиозно ориентированных казахов из южных областей на север и в центр (в том числе и в результате переноса столицы в Астану), к тому же «южане» стали занимать все больше руководящих позиций в госаппарате.
Принято подчеркивать, что в Казахстане ислам никогда не играл такой доминирующей во всех областях жизни роли, как, например, в арабских странах или, скажем, в Афганистане. Указывается, что специфика исламизации кочевых тюрков заключалась в органичном включении в «народный» ислам элементов традиционных доисламских (тенгрианство и зороастризм) представлений (например, почитание сил природы, предков и др.). Культивирование традиции аулие (святых) также позволило казахскому исламу выступить в роли массовой «народной» религии, в которой древние культовые практики получили исламизированную обработку. Лояльность была проявлена и ко многим бытовым обычаям кочевников: калым, сватовство детей, институт аменгерства (левирата) (вдова обязана или имеет право снова выйти замуж только за ближайшего родственника умершего мужа – ред.). При этом отмечается, в частности, что для казахской женщины не существовало присущих ряду исламских народов строгих запретов в ношении одежды, при выборе профессии и суженого, и она по сей день пользуется в обществе свободой и равноправием. Наконец, обращается внимание на то обстоятельство, что Казахское ханство никогда не имело теократической формы правления – всегда существовало четкое разделение элиты на светскую и духовную.
Специфика казахского ислама даже позволила утверждать ряду казахских националистов, ориентированных на чисто этническую составляющую национальной идентичности и считающих «подлинной» религией казахов не ислам, а тенгрианство, что Казахстан – вообще не исламская страна. Однако это было воспринято большей частью казахской общественности, а главное, государственными идеологами как явный «перебор». Был сделан упор на «традиционность» укоренившегося среди казахов варианта ислама, а именно суннизма ханафитского мазхаба и суфийских школ (появились на территории южного Казахстана в IX–X веках), ставших одной из основ «духовного сознания» нации. Речь идет, в частности, об Ахмеде Ясави, признанном главе тюркской традиции в суфизме, воплотившем в своей деятельности концепцию «совершенного человека» (то есть аулие). Подчеркивается также, что живший в VII-VIII веках основатель ханафитского мазхаба Абу Ханифа, предположительно тюрк по происхождению, заложил в основу своего религиозно-правового течения традиции критического, недогматического восприятия религиозного наследия, почитание образования, приверженность свободомыслию и терпимости. Отсюда государственными идеологами был сделан вывод, что «традиционный для казахов ханафитский мазхаб является «прекрасной идеологической платформой для формирования культа новых знаний в стране, стремления к совершенствованию и продвижению республики в сообщество развитых государств». В этой связи постоянно заявляется, что «развитие ханафитского мазхаба в качестве одного из главных духовных столпов казахского общества отвечает стратегическим интересам Республики Казахстан».
Отношения мусульманской общины Казахстана с православными христианами, второй по численности религиозной общиной, традиционно носят стабильный и взаимоуважительный характер. Определенные шероховатости, возникающие иногда из-за деятельности православных миссионеров в среде этнических мусульман, обе стороны стараются сгладить или, по крайней мере, не афишировать. Такой же характер носят взаимоотношения казахстанского государства с Русской православной церковью Московского Патриархата, чьей канонической территорией считается Казахстан – местные иерархи РПЦ демонстрируют полную лояльность и энергичные усилия по поддержанию межконфессионального согласия. Несмотря на определенное сокращение православной паствы из-за эмиграции лиц восточно-славянских национальностей, число православных объединений в Казахстане постоянно росло. Все они находятся под юрисдикцией РПЦ. В 2003 году решением Священного Синода РПЦ был образован Казахстанский митрополичий округ в составе шести епархий.
Римско-католическая церковь в Казахстане представлена 83 приходами (у греко-католиков – пять приходов), составляющими одну архиепархию с центром в Астане, две епархии (Караганда, Алма-Ата) и одну апостольскую администратуру (Атырау). Значительная католическая община появилась на территории Казахстана из-за ссылок и депортаций 30-х – 40-х годов (немцы, поляки, литовцы, западные украинцы). В 90-е годы многие католики уехали, но многие остались. Сейчас их общая численность в стране оценивается примерно в 185 тысяч. Казахстан является одним из объектов миссионерской деятельности католицизма, здесь работают более 60 священников (в основном итальянцы, поляки, литовцы, корейцы) и порядка сотни сестер-монахинь. Важным событием стал официальный визит в Казахстан 22-25 сентября 2001 года Иоанна Павла II – прецедент сам по себе весьма неординарный для стран СНГ. На встрече с папой президент Назарбаев заявил: «Сегодня католическая церковь активно восстанавливает свою традиционную миссию: возводятся храмы, открываются новые приходы. Велики ее заботы в делах миротворчества, просветительства и благотворительности. Католики, как и представители других религий, стремятся к укреплению единства и согласия всего народа Казахстана».
Весьма сложная картина сложилась в отношении еще одного из основных направлений христианства – протестантизма. Несмотря на то, что протестанты составляют всего около 2% населения (по переписи 2009 года, сейчас, возможно, существенно больше), эта конфессия в Казахстане очень разнородна. В стране действуют около тысячи протестантских объединений и общин, представляющих почти 20 протестантских течений. При этом протестантизм в Казахстане включает как общины, имеющие многовековую историю (лютеране, меннониты, баптисты и другие), так и новые для страны, в первую очередь пятидесятническое, пресвитерианское и харизматическое течения. Наиболее широко протестантские объединения представлены в крупных городах, особенно на севере и в центре республики. Постоянно происходили изменения как в численном соотношении различных протестантских объединений, так и в национальном составе общин казахстанских протестантов. Наиболее характерный пример – эмиграция в Германию, Россию и другие страны в 90-е годы вызвала резкое снижение числа лютеран, меннонитов и некоторых других конфессий. Многие общины превратились из мононациональных, прежде всего, немецких, в многонациональные. Такие общины росли за счет представителей народов, для которых протестантизм не являлся основной религией. Например, среди баптистов сейчас много русских, украинцев, белорусов, казахов и корейцев. Благодаря этому количество баптистских церквей в Казахстане растет, несмотря на выезд из страны немцев, долгое время составлявших основную часть баптистской общины.
Особенно бурный рост отмечается среди новых для Казахстана протестантских направлений, в основном, пятидесятнических и пресвитерианских. Эти общины появились преимущественно в 90-е годы. Наиболее известны следующие объединения: «Новая Жизнь», «Грейс-Благодать», «Церковь Полного Евангелия». Многие пятидесятнические и пресвитерианские церкви были созданы миссионерами из Южной Кореи и США. Среди их пасторов и последователей немало представителей корейской диаспоры – самой большой на территории СНГ (порядка 300 тысяч).
Весьма специфическое место занимают общины, возникшие внутри протестантизма, однако в своем вероучении и культовой практике имеющие совершенно особые и, скажем так, неоднозначные черты. Большинство протестантов отвергает их принадлежность к протестантской версии христианства. Впрочем, и сами представители этих общин не считают себя протестантами. Это, прежде всего, адепты Свидетелей Иеговы (одна из самых быстрорастущих сект в Казахстане), мормоны («Церковь Иисуса Христа святых последних дней»), Церковь объединения (муниты) и ряд других. В Казахстане есть и другие религиозные меньшинства: иудеев примерно шесть тысяч человек, буддистов –около 16 тысяч (в основном корейцы, калмыки, буряты, монголы и китайцы). Имеются также 12 отделений Общества сознания Кришны, приверженцы религии Бахаи и Церкви сайентологии.
«Нейтралитет, толерантность, паритет»
В течение первого десятилетия независимости политика казахстанских властей в целом соответствовала принципам светского государства, провозглашенным в Конституции 1992 года и принятом в том же году законе «О свободе вероисповедания и религиозных объединениях»: обеспечение свободы совести, невмешательство государства в религиозную жизнь граждан и равноправие всех конфессий. Были сформулированы три основных принципа государственной политики в сфере свободы совести: нейтралитет, толерантность, паритет. В 1993 году в Конституцию было внесено положение о запрете на деятельность религиозных и общественных объединений, «провозглашающих или на практике реализующих… религиозную нетерпимость» (ст.55). Это положение позднее было воспроизведено и в Конституции 1995 года (ст.5.3), правда, в новом варианте – «религиозная нетерпимость» была заменена более широкой формулировкой о «разжигании религиозной розни». Кроме того, в Конституции появилась статья 20.3, запрещающая «пропаганду или агитацию… религиозного… превосходства». Надзирающие органы по религиозным делам – Совет по делам религий при правительстве РК и Совет по связям с религиозными организациями при Администрации Президента РК – в 90-е годы были расформированы. Вопросы координации связей с религиозными объединениями были переданы в ведение Министерства информации и общественного согласия.
В то же время казахстанское государство с момента своего возникновения заявило о недопустимости вмешательства религии в политику. Законы 1992 года «О свободе вероисповедания и религиозных объединениях» и 1996 года «Об общественных объединениях» не допускали образование и деятельность партий на религиозной основе и определили принципы деятельности религиозных организаций при праве каждого на свободу вероисповедания. Нормами Закона 1992 года установлено, что религиозные объединения не вправе участвовать в выборах органов государственной власти и управления.
В целом, законодательство 90-х годов заложило необходимые правовые основы государственно-конфессиональных отношений и обеспечило равные возможности для религиозных объединений. Вплоть до второй половины «нулевых» годов политика властей Казахстана в религиозной области удостаивалась позитивных оценок со стороны международных правозащитных организаций, государственных учреждений западных стран, ведущих мониторинг соблюдения религиозных свобод, и, собственно, религиозных организаций, в том числе и тех, кто занимается в Казахстане миссионерской деятельностью.
Вот, например, оценка эксперта британского Keston Institute Романа Лункина: «Исключением, которое скорее подтверждает общую для Средней Азии неблагоприятную ситуацию для религиозных меньшинств, является ситуация в Казахстане. Несмотря на наличие ярко выраженного недовольства мусульманской общественности на местах христианской проповедью, это не привело пока к открытому столкновению. Объясняется это, прежде всего, мягкой толерантной политикой, которую, по крайней мере, декларирует президент Казахстана Нурсултан Назарбаев. Крупнейшая протестантская церковь Казахстана «Новая Жизнь» (70 церквей и 22 миссионерские станции) не только свободно миссионерствует по всей стране, но и в рамках своей миссии организовала казахскую и уйгурские общины верующих… Лидер объединения «Новая Жизнь» пастор Максим Максимов высказывает полную поддержку Назарбаеву за его политику «религиозного спокойствия и гармонии…». Аналитическая записка, подготовленная международной организацией, осуществляющей мониторинг религиозной ситуации в Казахстане для правительства США в 2005 году, констатировала: «Не отмечено нарушений прав человека на основании религиозной принадлежности», «нет сведений о заключении или задержании по религиозному признаку».
Джихадисты выходят из тени
В исследованиях казахстанских специалистов 90-х годов отмечалось: «В Казахстане нет политических партий или организаций, выступающих за внедрение исламских социально-политических установлений в жизнь общества и построения теократического государства». К началу 2000 года изменение религиозной ситуации заставило аналитиков вплотную заняться изучением религиозно-политических группировок исламистского толка, появившихся на территории Казахстана. По мнению большинства экспертов, в 90-е годы постепенно происходило скрытное формирование инфраструктуры исламского экстремизма. Основой этого процесса стал комплекс причин, порожденный новыми политическими и социально-экономическими реалиями постсоветского казахстанского общества.
Естественно, что основополагающими стали явления социально-экономического порядка: усиление экономического и социального расслоения населения, рост числа безработной молодежи, не имеющей специальности и не прошедшей социализации – именно социальные аутсайдеры и люмпены наиболее подвержены экстремистским идеям. К тому же социальную фрустрацию наиболее обездоленных слоев общества постоянно усиливал возрастающий уровень коррумпированности государственных структур, безнаказанный и наглый бюрократический произвол.
При этом резкое снижение качества системы образования тормозило развитие способности к критическому мышлению у выпускников школ и вузов, в том числе способности к противостоянию экстремистской пропаганде. Низкий уровень доходов населения делал невозможным для многих желающих получение высшего образования, а то образование, которое все-таки удавалось получить, потом не окупалось, так как не было работы, или работа была низкооплачиваемая. Отсюда неустроенность выпускников в случае отсутствия влиятельных родственников, практическое перекрытие социальных лифтов и опять же фрустрация.
В условиях сохранявшегося идеологического вакуума (идеология казахского национализма не смогла его заполнить) правящей политической элитой стала проводиться, условно говоря, «государственная исламизация» общества, которая должна была служить в качестве еще одной антитезы прежней коммунистической идеологии и, соответственно, одним из направлений идеологического обеспечения национального суверенитета. В результате в массовом сознании сформировалось убеждение о ценности ислама как мировоззренческой и общественной силы, способной решить все проблемы. Однако низкий уровень религиозной грамотности подавляющей части мусульман, их неспособность отличать истинную религиозность от религиозного фанатизма и экстремизма способствовали не столько утверждению «традиционного» и «умеренного» ислама, сколько распространению радикального исламизма (родители могут даже не понимать, что сын стал ваххабитом — типичное объяснение: «он стал таким положительным, Коран читает, мы и не думали, что он наденет «пояс шахида»).
Добавим к этому низкий уровень религиозного образования и общеобразовательной подготовки официальных проповедников из Духовного управления мусульман Казахстана (ДУМК). Значительная часть казахстанских мусульман не удовлетворилась познаниями священнослужителей «традиционного» ислама и стала обращаться к другим, в том числе салафитским (ваххабитским) проповедникам, призывающим к так называемому «чистому исламу». В целом же ДУМК, превратившись в типично бюрократическую организацию, оказалось не способно контролировать процессы, происходящие в мусульманской общине и эффективно противодействовать исламскому экстремизму. Представители ДУМК и сейчас, как отмечают казахстанские эксперты, фактически ограничиваются лишь декларациями типа «Ислам – религия мира, а бандиты не имеют ничего общего с исламом», что, несомненно, слабо помогает идейному противостоянию религиозному экстремизму.
Между тем, столкнувшись с черствостью, казенщиной, некомпетентностью, лакейским конформизмом, а то и коррумпированностью официальных религиозных структур, недовольные и тем более отчаявшиеся люди легко попадают под влияние ваххабитов, салафитов и т.п., которые предлагают простые и понятные рецепты установления социальной справедливости. В ячейках религиозных экстремистов люди могут психологически ощутить себя частью целого и получить духовную (а то и материальную) поддержку.
Безусловно, свою роль сыграло получение молодыми мусульманами религиозного образования в зарубежных исламских учебных заведениях (Турция, Иран, Саудовская Аравия, Пакистан, Египет и др.). В ходе обучения казахстанские студенты неизбежно усваивали религиозные взгляды и ценности, которые отличались от принятых в Казахстане. Нередко они попадали под влияние представителей радикальных организаций, причем происходило это даже в таких вроде бы респектабельных учебных заведениях, как египетский Аль-Азхар. Шел и «обратный процесс» – в Казахстане появилась масса зарубежных исламских проповедников, часть из которых пропагандировала идеи радикального ислама. Вслед за этим последовало создание организационной инфраструктуры, своего рода «филиалов» международных и региональных экстремистских и террористических организаций (Хизб-ут-Тахрир-аль-Ислами, Исламское движение Узбекистана и др.). Этому также способствовала географическая близость Казахстана к странам и регионам, где сильны позиции радикального ислама – Афганистан, Пакистан, в какой-то степени Узбекистан и др. Проникновение в Казахстан зарубежных исламистов облегчала и прозрачность государственной границы, некомпетентность спецслужб, а иногда и просто нежелание чиновников видеть суровую реальность и докладывать о ней – ведь наверх уже доложено, что «все путем».
По мере роста числа приверженцев исламского экстремизма в Казахстане, их религиозно-идеологическое противоборство со светским государством перешло в фазу вооруженной борьбы. О возникновении в Казахстане вооруженного террористического подполья и резкой активизации его деятельности громко оповестила серия терактов 2011 – 2012 годов. Только с мая 2011 года по осень 2012 года было совершено 14 терактов, которые повлекли за собой гибель 70 человек (шесть гражданских лиц, 13 силовиков, 51 террорист). В ходе этих акций проявили себя новые, собственно казахские исламские экстремистские группировки «Солдаты Халифата», «Защитники религии» и др.
Ответ властей
Естественно, власти Казахстана должны были реагировать, и, понятное дело, не только чисто полицейскими мерами. Между тем, фактическое ужесточение государственной политики в религиозной области началось задолго до того, как проблема распространения религиозного экстремизма приобрела реальные очертания или, по крайней мере, была признана официально. Поэтому можно предположить, что первые шаги в этом направлении были предприняты не столько на основе адекватной оценки потенциальной угрозы (последующие события показали, что адекватного восприятия этой угрозы не было и на более поздних этапах), сколько диктовались естественным стремлением любой бюрократии в любой стране добиться максимального контроля над обществом как таковым. Как бы там ни было, но еще в 1994 году в новый Гражданский кодекс Республики Казахстан были внесены положения об обязательном согласовании с госорганами кандидатур руководителей религиозных объединений, назначаемых в Казахстан зарубежными религиозными центрами, и об обязательной аккредитации миссионеров, не являющихся гражданами Казахстана, а также «духовных учебных религиозных объединений и заведений» в местных органах власти (ст.109). Позднее положение о согласовании с государственными органами вопросов деятельности иностранных религиозных объединений и назначения иностранными религиозными центрами руководителей религиозных объединений было закреплено в Конституции Казахстана 1995 г. (ст.5.5).
Серия терактов в феврале 1999 года в Ташкенте, когда граждане Узбекистана, признанные причастными к их совершению, были задержаны в Казахстане и затем экстрадированы в Узбекистан, по мнению экспертов, была в числе главных причин, простимулировавших принятие в Казахстане закона «О борьбе с терроризмом» (июль 1999 года). Кроме того, местным органам власти предписано осуществлять постоянный мониторинг всех исламских религиозных объединений на предмет соблюдения ими закона. В 2000 году из Казахстана было впервые депортировано 69 зарубежных исламских проповедников, затем власти закрыли некоторые религиозные объединения, включая ряд так называемых «частных мечетей». В октябре 2000 года был ужесточен государственный контроль обучения казахстанцев в духовных учреждениях за границей.
В начале 2004 года было объявлено о ликвидации спецслужбами Казахстана действовавшей на территории страны террористической группировки «Жамаат моджахедов Центральной Азии», являвшейся одной из звеньев «Аль-Каиды». (В числе арестованных девять граждан Казахстана и четверо – Узбекистана). Последовал ряд официальных заявлений, в первую очередь самого президента Назарбаева (сентябрь 2004 года), о том, что «в стране реально может расти влияние экстремистских организаций, тем более что теракты уже не первый год вспыхивают в нескольких десятках километров от границ Казахстана.
В том же году создается Комитет по делам религий Министерства юстиции, что свидетельствует о том, что власти решили вернуться к прежней практике осуществления контроля над религиозными объединениями с помощью «компетентного» органа. (С мая 2011 года действует Агентство Республики Казахстан по делам религий – центральный исполнительный орган, не входящий в состав правительства и обладающий еще большими полномочиями). В 2006 году был опубликован перечень зарубежных террористических и экстремистских организаций, деятельность которых запрещена судебными органами на территории Казахстана, куда вошли, в частности, Хизб-ут-Тахрир-аль-Ислами, Исламское движение Восточного Туркестана, Исламское движение Узбекистана, Жамаат моджахедов Центральной Азии и целый ряд других. Наконец, в октябре 2011 года был принят закон «О религиозной деятельности и религиозных объединениях», запретивший незарегистрированную религиозную деятельность и предусматривающий перерегистрацию религиозных организаций. Однако этот закон сразу же вызвал резкую критику со стороны правозащитных организаций и по существу дискредитировал Казахстан как более-менее «приличное» государство.
Парадоксы «борьбы с джихадизмом»
Выразив понимание и поддержку мерам казахстанских властей, реально направленным на борьбу с экстремизмом и терроризмом, международные правозащитные организации и казахстанские правозащитники призвали привести законодательство в соответствие с Международным пактом о гражданских и политических правах, в частности, с его статьей 18, согласно которой «защита национальной безопасности не может служить основанием для ограничения свободы вероисповедания». По словам Тамары Симахиной, юриста Конгресса журналистов РК, закон, авторы которого провозгласили «вполне логичную и актуальную цель» – получение механизма борьбы с религиозным экстремизмом, вместо этого «установил очень жесткие нормы, нацеленные на то, чтобы в стране действовали только те религиозные объединения, которые устраивают власть». При этом закон не только «не дал механизмов предупреждения и борьбы с религиозным экстремизмом, но не дал даже толкования, что это такое».
Мотивы подобного подхода правящей бюрократии вполне прозрачны – под предлогом борьбы с терроризмом как можно сильнее ограничить любую, включая, естественно, религиозную, активность граждан, взять под контроль любую «самодеятельность», которая по самой своей природе угрожает всевластию режима, и подкрепить все это еще и «духовной» монополией. Ну и естественно, по максимуму обезопасить себя от внешнего воздействия, как можно сильнее ограничив вполне законные, но «несанкционированные» связи ряда своих граждан (не джихадистов, конечно, а скажем, мирных и лояльных христиан-протестантов) с единоверцами за рубежом. При этом действия казахстанских властей удивительно напоминают приемчики их российских коллег – здесь, действительно, просматривается настоящее духовное родство между бюрократиями обеих стран.
Речь, прежде всего, идет о тезисе насчет «традиционных» и «нетрадиционных» религий, как будто бы прямо импортированном в Астану из Москвы и озвученном лично президентом Назарбаевым. Как известно, в российском законодательстве «традиционными» признаны православие, ислам, иудаизм и буддизм, в Казахстане пока вроде бы нет такого четкого законодательного закрепления, но на практике под «нашими» религиями имеются в виду суннитский ислам ханафитского мазхаба, православие, католицизм (но как-то неуверенно), ну еще, возможно, хотя и со скрипом, «старые» протестантские церкви (лютеранство, например, но почему-то не баптизм), а также, может быть, иудаизм. Сама постановка вопроса, в общем-то, сомнительна – хотя бы потому, что и нынешние «традиционные» религии тоже когда-то были «нетрадиционными» для обществ, где они возникли. К тому же вся эта схоластика – прямое нарушение международно-правового принципа религиозного равноправия и конституционных положений о светском характере государстве.
Еще одно направление, вытекающее, впрочем, из предыдущего – попытки придать одной религии, в данном случае «традиционному» исламу, квазигосударственный, а то и государственный статус. Вот, например, сенатор Есим неоднократно предлагал в целях «духовной безопасности и укрепления национальной идентичности казахстанцев» ввести в школах предмет «Основы исламской культуры» (ну, как не вспомнить дискуссии в России насчет «Основ православия»), поскольку, по его мнению, каждый гражданин страны просто обязан это основы знать. При этом напрочь игнорируется, что в светском государстве познание основ тех или иных религиозных учений – личное дело каждого. В общем, все это вписывается в русло уже упоминавшейся «государственной исламизации», призванной в том числе «перехватить тему» у радикальных исламистов. Удается это, по мнению многих экспертов, плохо. Зато удается другое. В средних школах было решено ввести обязательный курс «Религиоведение», курс преподается по написанному г-ном Есимом «совершенно безумному учебнику “Основы религиоведения”, который буквально пронизан религиозной нетерпимостью» (определение Тамары Симахиной). Ей же принадлежит и такой вывод: «Нет, как чиновники Агентства по делам религий, так и сенаторы с мажилисменами прямо не заявляли, что Казахстан должен стать исламским государством, но все их предложения и то, что дисциплина «Религиоведение» в школах изучается именно по учебнику Есима (который, повторюсь, отличается крайней религиозной нетерпимостью), ведут к этому». Просто парадокс какой-то – к чему, оказывается, может привести борьба с исламским экстремизмом.
Другой парадокс состоит в том, что эта самая борьба, прежде всего, законодательные новации, сильно ударила не по исламским фанатикам, а по совершенно лояльным немусульманским меньшинствам. Тамара Симахина так и пишет: «Закон направлен на ликвидацию действовавших на территории Казахстана религиозных меньшинств, легально отправлявших свои религиозные культы». Речь идет, в первую очередь, опять же о протестантах. О том, каким преследованиям они сейчас подвергаются, достаточно подробно рассказывается в недавно опубликованной «Ферганой» статье «Паранойя и необратимость». О ситуации со свободой совести в Казахстане. Здесь можно лишь добавить, что свои действия власти в старой доброй манере оправдывают «пожеланиями трудящихся», жалующихся, что «нетрадиционные» конфессии якобы вызывают рост межрелигиозной напряженности. Что ж, если поискать, то жалобы трудящихся всегда можно найти или организовать. Тем более что чиновники и околовластные публицисты постоянно натравливают этих трудящихся на тех же протестантов. О том, как это происходит, свидетельствует уже упоминавшийся пастор Максимов: «Учителя пугают детей зомбированием и опасностью превращения в наркомана в рамках протестантской общины, а чиновники видят угрозу национальной безопасности в том, что тысячи казахов обратились в евангельское христианство». К тому же протестантов выставляют вредоносными агентами Запада и т.д. (Все это звучит весьма странно с учетом декларирования официальной Астаной неизменной дружественности по отношению к Западу. В западных столицах стоило бы задуматься, в том числе и насчет «оргвыводов»).
Такая вот травля и порождает «рост межконфессиональной напряженности», а, проще говоря, нападения неких «хулиганов» на церкви и молитвенные дома. Поможет ли это противодействию главной угрозе – джихадизму? Весьма сомнительно, скорее, наоборот. Возможно, парадоксы религиозной политики казахстанских властей может объяснить новая тенденция в политическом жизни страны, подмеченная экспертом Нурланом Альниязовым: «интеграция исламских религиозных групп (в том числе экстремистских) во властные структуры и формирование религиозными группами альтернативных проектов государства».
Михаил Калишевский
Источник - ИА «Фергана»
Казахстан: На пути к государственной религии?
