Идеология в состоянии «турбулентности»
С обретением независимости в 1991 году тогдашнее руководство Кыргызстана, как и лидеры большинства других бывших союзных республик, пришло к выводу о необходимости конструирования некой государственной идеологии. Она должна была заполнить «идеологический вакуум», образовавшийся после краха советской идеологии, консолидировать общество на основе более-менее стройного комплекса идеологем, призванных обеспечить легитимацию новой государственности и формирование национально-государственной идентичности граждан молодого государства. Как и в других странах Центральной Азии, эта идеология конструировалась «сверху» с опорой, в основном, на сформировавшееся еще в советские времена научно-экспертное сообщество и о
тчасти на национал-демократическое движение, ставшее значительным фактором в общественной жизни Киргизии еще в перестроечные времена. Государству и его структурам отводилась, понятное дело, роль главного инструмента «по внедрению» новой идеологии в массы. Однако «сильного» государства, то есть относительно устойчивого и жесткого авторитарного режима, в Кыргызстане не получилось.
Не получилось в силу целого ряда обстоятельств, в том числе из-за очень сильной регионально-клановой раздробленности правящих элит и «подведомственных» им групп «титульного» населения, наличия нескольких цивилизационно-культурных укладов даже внутри самого киргизского этноса и относительно высокой полиэтничности страны (по переписи 1989 года киргизы составляли 52,37% всего населения). Вытекающий отсюда идеологический и политический плюрализм, принесший Кыргызстану репутацию «островка демократии в Центральной Азии», а также общая слабость государственных институтов воспрепятствовали появлению некоей «императивной» и достаточно жесткой идеологической конструкции, способной хотя бы внешне определять идеологическую «атмосферу» в обществе. Даже соседний Казахстан, несмотря на то, что считается относительно «либеральной» страной по центральноазиатским меркам, все же имеет некую государственно-идеологическуюсистему - освященную самим Елбасы и, согласно официальной пропаганде, являющуюся главным идеологическим ориентиром для всех казахстанцев.
Представить себе такое в Кыргызстане достаточно трудно, хотя бы из-за его высочайшей политической «турбулентности», совсем не способствующей идеологическому строительству. Правда, поиски государственной идеологии, национальной идеи и т.д. очень интенсивно продолжаются, но главным образом в виде научной дискуссии, зачастую перерастающей в политическую полемику. Впрочем, с недавних пор участились попытки придать ряду идеологем, причем весьма опасных, «государственный», в том числе законодательный характер. И как ни парадоксально, делается это не авторитарным правителем, а демократическими парламентариями и министрами с использованием институтов парламентской республики – кстати, единственной в постсоветской Центральной Азии.
Кыргызстан – «общий дом» и «страна прав человека»
Зарождение независимого Кыргызстана выглядело как торжество либерально-демократических идей. Ведь еще во времена перестройки в Киргизской ССР возникло, наверное, самое сильное в Средней Азии демократическое движение. Как известно, все началось с движения «Ашар», созданного в 1989 году. Под влиянием движения «Ашар» 26 мая 1990 года появилось «Демократическое движение Кыргызстана» (ДДК). В его программе были поставлены такие вопросы, как суверенитет республики, выработка новой конституции, переход к президентскому правлению, принятие государственного национального языка. Да и первый президент республики Аскар Акаев – не партноменклатурщик, а ученый-физик, долгое время живший и работавший в Ленинграде, считался «статусным демократом», близким Межрегиональной депутатской группе во главе с академиком Сахаровым, союзником Ельцина и т.д. Естественно, проблемы национального самоопределения киргизского народа, сохранения и укрепления его национального самосознания, культуры и самобытности, возрождение национальных ценностей и наследия занимали очень важное место, скажем, в программе того же ДДК. Но они рассматривались через перспективу формирования государства на основе общегражданского, а не этнического понимания нации. Правда, уже появились организации типа Партии национального возрождения «Асаба», которые при разработке своего варианта национальной идеологии ставили права нации выше прав человека.
Однако на уровне президента и парламента принимались основополагающие документы, основанные на гражданском принципе строительства государства. В первую очередь речь идет о конституции 1993 года. Хотя официальное название страны теперь звучало как «Кыргызская Республика» (название «Кыргызстан» в официальных документах применяется как сокращенное), конституция провозглашала новое государство общим достоянием всех его граждан вне зависимости от национальности и гарантировала сохранение культурного и этнического многообразия, непритеснения по этническому, культурному, расовому и языковому принципам. Русский язык получил статус официального. Заявлялось также, что государственная стратегия быстрого перехода к свободному рынку должна быть дополнена целенаправленным укреплением демократических основ общества, поскольку наиболее благодатной почвой для развития экономики и культуры является свобода, которую может дать только демократия. Все это было суммировано президентом Акаевым в идеологических тезисах «Кыргызстан – наш общий дом» и «Кыргызстан – страна прав человека», обозначенные как основа государственной идеологии и национальной идеи.
Семь заповедей Манаса
Постепенно выстраивалась парадигма исторической и идеологической преемственности новой национально-демократической государственности от древней традиции степной демократии. Утверждалось, что киргизы издревле выбирали ханов, лидеров племен и родов, чья деятельность носила открытый и прозрачный характер. Аскар Акаев увидел основу будущей национальной идеологии в эпосе «Манас», предложив всем кыргызстанцам следовать «семи заповедям Манаса»: единство и сплоченность народа; межнациональное согласие, дружба и сотрудничество; национальная честь и патриотизм; кропотливый неустанный труд и знания – путь к процветанию и благосостоянию; гуманизм, великодушие и терпимость (уважение человека, предков и будущих потомков); гармония с природой; укрепление и защита киргизской государственности. При этом Акаев указывал на необходимость соблюдать тонкий баланс между традициями и модернизацией, прошлым и современностью.
Тезисы Акаева, естественно, сразу же были подхвачены экспертным сообществом с целью их обобщения, интерпретации, развития и внедрения в массовое сознание. «Культ Манаса» трактовался как «позитивный конструктивный национализм, включающий в себя идеи национальных интересов, патриотизма и достоинства нации, который не отрицает взаимодействия с окружающим миром» (политолог Каныбек Иманалиев). Духовная основа общества также должна была содержать идею единства национального, патриотического и общечеловеческого, получившую художественное оформление в произведениях Чингиза Айтматова. Еще одна составляющая духовности – «Тенгри-ислам». Согласно этому тезису, гармония с природой и высокие духовные идеалы, заложенные в «тенгрианстве» (комплекс религиозных воззрений древних тюрков, Тенгри – обожествленное небо) являются для киргизов абсолютными ценностями.
Подчеркивалось, что и сегодня поклонение небу, горам, соответствующие религиозные ритуалы и другие элементы тенгрианства широко распространены среди киргизов, хотя прошло много времени с тех пор, как в Кыргызстане утвердился умеренный ислам суннитского толка. При этом отмечалось, что «высокий ислам» не характерен для киргизов. В частности, для киргизской женщины не существовало присущих ряду исламских народов строгих запретов в одежде, при выборе профессии и суженого, она по сей день пользуется в обществе свободой и равноправием. Далее следовал общий вывод: киргизы – веротерпимый и толерантный народ, и потому в Кыргызстане нет места ни национализму, ни религиозному экстремизму.
Провозглашалось, что социальная политика должна строиться на издавна свойственных киргизам общинности и коллективизме. При этом предлагалось учитывать, что вся их жизнь тесно связана с кругом близких и родственников в силу того, что кочевников всегда подстерегали трудности, лишения и беды. В результате каждый из них, до последней возможности старался сохранить родственные связи. Поэтому принято знать о своих корнях, даже помнить свою родословную до седьмого колена.
Основой экономической политики был провозглашен социальный либерализм – курс на строительство социально ориентированной рыночной экономики, включающей плюрализм форм собственности, партнерское участие государства, частного сектора и гражданского общества в развитии страны. Наконец, внешняя политика мыслилась как многовекторная и интегративная, направленная, прежде всего, на отстаивание интересов Кыргызстана.
Провозглашенные Акаевым приоритеты в области соблюдения демократических принципов, защиты прав человека и национального равноправия создавали благоприятный имидж Кыргызстана на международной арене. «Островком демократии в Центральной Азии» страну, в общем, называли небезосновательно, особенно на фоне таких государств, как Туркмения иУзбекистан. Власти старались соблюдать, хотя бы внешне, демократические принципы и поддерживать в стране климат толерантности. Стремление укрепить национальное самосознание с помощью разного рода исторических изысканий, принимавших зачастую довольно «причудливые» формы, встречалось за границами Кыргызстана с пониманием.
Так, киргизские историки, обнаружив в «Исторических записках» Сыма Цяня, жившего в II-I вв. до н.э., упоминание, наряду с прочими, «государства Кыргыз», заявили, что кыргызская государственность насчитывает 2200 лет. И вот 57-я сессия Генеральной Ассамблеи ООН приняла решение об объявлении 2003 года «Годом 2200-летия кыргызской государственности». Национальному самолюбию, несомненно, должны были польстить и такие вот, например, исторические открытия: «Народкыргыз принадлежит к числу древнейших этносов не только Центральной Азии, но всей планеты. Из народов, живущих в Срединной Азии в настоящее время, нет, по-видимому, ни одного, название которого так рано встречалось бы в истории. По некоторым гипотезам, корни кыргызского народа упираются на сотни тысяч лет – от 50 до 850 тысяч лет, до Великого потопа, наряду с таким великанами как лемуры, затем и атланты. (К.С. Байбосунов «Нациогенез новой эпохи: интегральное исследование современного нациообразования».) Много писалось об империи, «созданной кыргызами» в IX веке, которая «простиралась тогда от Ангары и Байкала до Алтая и Семиречья, от сибирской тайги до Великой Китайской стены». Появились рассуждения об «арийских корнях» киргизов, которые лишь в результате последующей «новой расоизации» стали преимущественно монголоидами. Ну, и так далее.
Впрочем, ничего оригинального здесь нет – те же самые «исторические» процессы происходили и в других постсоветских государствах Центральной Азии. При этом, если насчет «первичности» того или иного народа между историками центральноазиатских стран ведется горячая полемика, то трактовки, например, восстания 1916 года практически совпадают. Так, карательные меры российских властей против восставших объявляются «результатом давнего намерения колониальных властей осуществить геноцид по примеру европейцев против американских племен индейцев в XVIII-XIX вв., чтобы высвободить землю Ала-Тоо от коренных жителей навсегда» (К.С. Байбосунов, там же).
Столкновение с реальностью
В данном случае такого рода исторические конструкции заслуживают внимания лишь потому, что они, конечно же, не способствовали укреплению межнационального согласия, о котором столь много говорилось с высоких трибун. Во-первых, они могли породить и иногда порождали определенные настроения в отношении своих русских соседей со стороны не слишком сведущей в истории и вообще не слишком образованной части киргизского населения. И во-вторых, не прибавляли спокойствия русским, которые помнили, например, о жестокостях, совершенных повстанцами 1916 года в отношении русского мирного населения, чьи мужчины ушли на фронты Первой мировой.
Дело, конечно же, не только в исторических изысканиях, которыми широкие массы населения, мягко говоря, не сильно интересовались. Наибольшее беспокойство у национальных меньшинств вызывали два момента: незнание государственного языка и трудности в трудоустройстве по национальному признаку. По мнению ряда экспертов, Романа Вайцмана, например, все это не создавало системных проблем, а влияло на жизнь представителей национальных меньшинств эпизодически. Все равно они имели возможность устроиться на другую работу, где руководитель подбирал персонал не по национальному или регионально-клановому принципам, а исходя из профессионализма работника. Относительно языка также не было системного притеснения, так как большинство государственных органов, каналов телевидения, газет дублировали информацию на государственном киргизском и официальном русском языках.
Таким образом, как отмечает Вайцман, в Кыргызстане в период правления Аскара Акаева существовала двоякая ситуация: с одной стороны, на государственном уровне декларировалось равенство прав всех этносов, но с другой, имело место определенное ограничение представителей нацменьшинств в доступе к госслужбе из-за незнания госязыка или из-за этнического происхождения. При этом парадоксальной являлась ситуация, когда на развитие киргизского языка тратилось много средств, но в стране не было ни одного образовательного центра, в котором бы бесплатно обучали желающих киргизскому. Не был учтен опыт Казахстана, где были созданы специальные бесплатные курсы казахского языка.
Что же до представительства нацменьшинств в госорганах, то пропорциональность относительно этнического состава населения особенно заметно была занижена в органах внутренних дел и ряде других основных государственных структур. Это было наиболее характерно для Оша и Ошской области, где при почти 50% узбекского населения узбеков в силовых ведомствах и прочих органах управления было очень мало. Добавим к этому не столь уж редкие, скажем так, эксцессы, связанные с пресловутым бытовым национализмом. Весь комплекс такого рода проблем, вызывавших «дискомфортные» ощущения у «нетитульного» населения, стал одной из главных причин массовой эмиграции за пределы Кыргызстана. В общей сложности в 1990–2005 годах только русских уехало 293,3 тыс. человек (в 1989 году их было 916,6 тыс – 21,5% населения, в 1999 – 603,2 тыс. (12,5%), в 2009 – 419,6 тыс., или 7,8%).
Да, и в целом весь комплекс государственных идеологем на фоне суровой реальности – государственных институтов, раздираемых регионально-клановыми противоречиями и чудовищной коррупцией, бюрократического произвола и нищеты населения – не только не стал духовной «скрепой» общества, но не дотянул даже до уровня более-менее эффективной пропаганды. То есть остался чистой абстракцией. За исключением, пожалуй, общих тезисов о необходимости сохранения киргизской национальной самобытности и культурного наследия. Но они и без указки «сверху» были укоренены в народе (то же почтение к эпосу «Манас»), а потому с властью напрямую не ассоциировались. Сама администрация Акаева выглядела как карикатура на провозглашенные им высокие принципы, а его правление установило типично авторитарный режим, имевший своей базой коррумпированную регионально-клановую группировку. Достаточно узкую и непрочную базу, как выяснилось. Режим был сметен «тюльпановой революцией», «оседланной» соперниками Акаева из других, но таких же регионально-клановых группировок.
Кыргызстан – для кыргызов?
При президенте Курманбеке Бакиеве предпринимались попытки продолжить идеологическое строительство. Он подписал распоряжение, согласно которому была создана рабочая группа по разработке новой концепции государственной и национальной идеологии. Появилась программа «Наследие кыргызов и будущее», где наряду с задачей открытия новых возможностей для изучения культурного наследия и определения национальной идентичности, ставилась основная цель «формирования гражданской политической нации». Вместе с тем подчеркивание значимости межэтнического согласия и гармоничного сочетания гражданской и этнической идентичности сочеталось с откровенно националистическими высказываниями высокопоставленных чиновников. Не прекращалось вытеснение русского языка и русскоязычных кадров из престижных сфер управления и экономики.
Впрочем, Бакиеву по большому счету было не до идеологии из-за нараставшей политической «турбулентности», очередное завихрение этой турбулентности и смело его режим. Однако после апреля 2010 года оказалось, что по сравнению с рядом политиков, прорвавшихся в результате новой революции к власти, Бакиев являл собой едва ли не образец толерантности. Деградационные процессы в социально-экономической области, дезорганизация государственного управления и всей общественной жизни, маргинализация значительной части населения выдвинули на первый план деятелей ультрапопулистского толка. А поскольку «нетитульное» население страны неуклонно уменьшалось, концентрируя тем самым внимание политиков почти исключительно на киргизских избирателях, то самым простым и эффективным способом завоевания поддержки «широких масс» стал национализм, зачастую самого оголтелого толка.
Характерно, что еще во время апрельских событий «революционная активность» нередко приобретала просто погромный характер в отношении нацменьшинств (курдов, турок, уйгуров, дунган, а потом узбеков и русских). Речь идет об известных событиях в селе Маевка, в Бишкеке, Канте, селах Тюп и Маркс (Иссык-Кульская обл.), Майское (Чуйская обл.), поселке «Гидростроитель», многочисленных случаях «этнорейдерства» и т.д.
Практически сразу появились высокопоставленные идеологи, обосновавшие новый идеологический «тренд». Так, Эмильбек Каптагаев, ставший главой администрации «переходного» президента Розы Отунбаевой, всего лишь через неделю прихода к власти (16 апреля 2010 года) заявил: «Кыргызстан – государство для кыргызов, кого это не устраивает, может здесь не жить». Быстро обозначились основные направления, по которым намерены энергично действовать ультранационалисты: 1) законодательное закрепление особого статуса «титульной нации», проще говоря, реализация все того же лозунга «Кыргызстан – для кыргызов»; 2) повсеместное вытеснение русского языка и тотальное внедрение киргизского.
Еще в апреле-мае 2010 года, во время обсуждения проекта новой Конституции, в первоначальном варианте был предусмотрен отказ от светского характера государства и упразднение официального статуса русского языка. Только под мощным давлением, прежде всего, значительной части киргизской общественности соответствующие статьи удалось вернуть в текст конституции. Однако советник президента Кыргызстана по политическим вопросам Топчубек Тургуналиев разработал проект «Закона о титульной нации», в котором «титульная» нация определена как «нация, составляющая государство». Он также потребовал, чтобы все подчиненные ему сотрудники с 1 мая 2010 года начали говорить только на государственном языке. Идею Тургуналиева о тотальном внедрении киргизского тут же подхватил и г-н Каптагаев.
Хотя киргизские политические партии вроде бы являются носителями самых различных идеологий – от национал-консервативной и либеральной до социал-демократической и коммунистической – целый ряд их представителей счел необходимым подравняться под набиравший силу идеологический «тренд». Например, председатель социалистической партии «Ата-Мекен» Омурбек Текебаев прямо заявил: «Везде есть негласное правило, что заниматься политикой – это удел титульной нации». Камчыбек Ташиев, лидер партии «Ата Журт» («Отечество»), неоднократно открыто утверждал, что в Кыргызстане могут проживать лишь те представители нацменьшинств, которые готовы повиноваться киргизам и будут служить им верой и правдой. Столичным деятелям с той или иной степенью одержимости вторили и местные начальники. На этом фоне кровавая трагедия на юге Кыргызстана в июне 2010 года уже не выглядела неожиданностью.
Эти события, хотя и глубоко потрясли все кыргызстанское общество, мало повлияли на идеологические веяния в политических верхах. Не говоря уже о том, что агрессивность националистических кругов, в частности, соответствующих СМИ, только возросла. Ими последовательно нагнетались антиузбекские, антирусские и даже антисемитские настроения (для Кыргызстана последнее вроде бы нехарактерно, но как же без них?). В парламенте постоянно выдвигались инициативы в духе заявлений господ Каптагаева, Тургуналиева и Ташиева. Кое-какие инициативы реализовывались.
Например, в феврале 2011 года протесты русскоязычного населения вызвало решение Национальной комиссии по государственному языку о переименовании населенных пунктов с изначально русскими названиями на киргизские топонимы. Временный президент Отунбаева пыталась противодействовать этим тенденциям. Включившись в обсуждение вопроса о «титульной нации», она акцентировала внимание на том, что «быть титульной нацией – это не только привилегия, но и тяжелый труд…». По ее словам, «мало гордиться своей культурой и историей, необходимо научиться защищать и оберегать нетитульные этносы от внешних напастей и внутренних проблем, в том числе от самих себя». В ее выступлениях уделялось особое внимание межнациональным отношениям, созданию условий для развития языка, традиций и обычаев, культуры малочисленных народов, населяющих страну. Однако политические возможности временного президента были сильно ограничены, что особенно отчетливо проявилось во время обсуждения разработанной по ее заданию Концепции этнического развития и консолидации общества, отвергнутой в марте 2011 года парламентом.
Между тем, дискуссия о том, какая идеология нужна Кыргызстану, продолжалась, но большинство ее участников по-прежнему отталкивалось от историко-культурного наследия киргизов, эпоса «Манас» и т.п. Правда, все отчетливее звучали и голоса критиков, считающих такой подход слишком ограниченным и непродуктивным. Вот точка зрения медиаэксперта Турата Акимова: «Никаких заповедей Манас не проповедовал, и не был он носителем каких-либо идеологий. Эти семь заповедей – это искусственно надуманное клише, которым озаботился Аскар Акаев, будучи сам человеком, никогда не работающим в системе идеологии. Акаев – холодный лаборант-физик, который занимался изучением опыта в пробирках, а потом и на своем народе. На самом деле, в то время многие политики-мастодонты понимали, что теперь нужно искать идеологию, которая провозгласит суверенитет и укрепит его».
Журналист-аналитик Нурдин Ракымбай уулу: «Подчеркивание минувшего процветания и великого прошлого на фоне нынешнего кризиса развивает сознание того, что все лучшее для нас уже позади. Сравнение масштабов побед и достижений тысячелетней давности со слабостью современного государства губит в людях веру в будущее».
А вот профессор Эгемберди Маанаев, как это ни удивительно для многих россиян, в качестве примера эффективной идеологии приводил «консервативную идеологию» партии «Единая Россия», которая «провозглашает, в первую очередь, авторитет власти, устойчивость всей системы общественных отношений и структур, порядок и стабильность в обществе, пропаганду таких ценностей, как постепенность и осторожность перемен, отрицание резких скачков и революционных переворотов, признание зависимости прав и свобод граждан от конкретных исторических условий, степени развития их правосознания и этики, сохранение традиционных идеалов, национальной самобытности, культурного своеобразия». Оставим это утверждение на совести профессора.
Известный киргизский эксперт Кадыр Маликов увидел совершенно другую перспективу: «В Кыргызстане национальной идеологии нет. «Манас» не приживается, тенгрианство – тем более. В этом плане ислам будет играть большую роль. Он будет рассматриваться не просто как религиозные ценности или практика, но и как политическая система и идеология. Таким образом, в будущем возможно столкновение двух ценностных систем – светской и исламской. По моим прогнозам, лет через 5-10 в Кыргызстане появится исламская политическая оппозиция, которая будет противостоять существующей в настоящее время светской системе… Я думаю, что это будут молодые политики, нерадикальные исламисты со светским образованием, из тех, кого называют «мусульмане в галстуках». Правда, многие эксперты указывают на усиление в Кыргызстане именно радикального ислама.
Наконец, экономист и политолог Искендер Шаршеев предлагает концепцию некоего «креативного прагматизма» – идеологии «иного Кыргызстана», Кыргызстана «честного труда, умственного напряжения, чувства собственного достоинства и мечты о экономической свободе», противника «советского, исламского, националистического и иных идеологических Кыргызстанов». Кыргызстан – «с идеологией без идеологии, со стратегией без стратегии. Кыргызстан, идущий по пути наименьшего сопротивления, наибольшей логики, научно-технического прогресса».
Однако все это пока лишь прогнозы. В настоящий момент, по мнению многих экспертов, доминирующим идеологическим «трендом» все-таки остается довольно агрессивный национализм, несмотря на определенную корректировку «идеологического курса» нынешним президентом Алмазбеком Атамбаевым. Впрочем, это не помешало ему подписать документы, ограничившие использование русского языка и присутствие некоренного населения в структурах власти. Нельзя было не заметить, что советником по межнациональным отношениям он назначил не кого-нибудь, а г-на Каптагаева (ныне президентский полпред в Иссык-Кульской области). Известный специалист по Кыргызстану Александр Князев характеризует этого деятеля как «главного идеолога формирующегося национал-фашизма». В преддверии 100-летней годовщины восстания 1916 года во многом с его подачи в стране набирает силу кампания с требованием о выплате Россией неких компенсаций за «геноцид кыргызского народа». И все это в условиях явных осложнений в межнациональных отношениях и очередного завихрения политической «турбулентности». Причем власти Кыргызстана все чаще прибегают к таким «полемическим» приемам, как, скажем, блокировка сайта «Ферганы» и запрет на въезд в страну тому же Князеву. Что ж, это в определенном смысле тоже идеология.
Михаил Калишевский
Международное информационное агентство «Фергана»
Идеология в состоянии «турбулентности»
