Исламизация неизбежна?

Практически сразу после начала «арабской весны» значительная часть политологов, аналитиков, обозревателей и прочих экспертов стала активно продвигать якобы бесспорный тезис о том, что на Ближнем Востоке и вообще в мусульманском мире после падения светских авторитарных режимов к власти придут исламисты. Дескать, либеральная демократия западного типа абсолютно неприемлема для традиционных исламских обществ, а потому единственной силой, способной после краха светских диктатур заполнить политический вакуум и структурировать неизбежный хаос, являются исламские фундаменталисты той или иной степени «крутости». Поскольку режимы, установившиеся в постсоветской Центральной Азии, по многим параметрам едва ли не тождественны свергнутым арабским диктатурам, соответствующие выводы делаются и в отношении этих стран. Подспудно, а нередко и явно проводится следующая мысль: борьба за демократию, права человека и тому подобное в странах Центральной Азии бессмысленна в силу чуждости самих этих понятий местным социумам. И не только бессмысленна, но и вредна, поскольку неизбежно приведет к власти самых «отмороженных» фанатиков. Но так ли это бесспорно?

Опять американские происки?

Когда началась «арабская весна», многие злорадствовали – мол, США и Запад «за что боролись, на то и напоролись»: продвигая повсюду демократические ценности, выступая за соблюдение прав человека и так далее, они, по существу, способствуют установлению в исламских странах самых свирепых религиозно-фундаменталистских режимов, по сравнению с которыми диктатуры Мубарака или, скажем, Каддафи выглядят едва ли не идеальными демократиями.

И вот что интересно: если поначалу подчеркивалось, что «арабская весна» – явный провал Запада, проморгавшего арабские революции и вынужденного «слить» своих союзников-диктаторов, то потом все чаще, особенно в России, стали звучать утверждения, что «арабская весна», оказывается, была инспирирована с помощью «цветных» технологий самими американцами. Получается, они не по необходимости «слили» верных друзей, а, наоборот, сами же инициировали свержение своих союзников. Ладно, если, например, в отношении Каддафи или Асада, которых довольно трудно назвать союзниками Америки, эти конспирологические построения имеют определенную логику, то в случае с Бен Али, Мубараком и Салехом логики в них не больше, чем в веселой байке, имевшей хождение в СССР на пике «перестройки»: «Октябрьская революция была результатом жидомасонского заговора, но мы никому не дадим покуситься на ее завоевания!»

Однако авторов хитроумных конспирологических построений, готовых даже в землетрясениях и тайфунах видеть зловредные происки Америки, все эти логические нестыковки совсем не смущают. Напротив, они доводят их до «логического конца» – якобы, пропихивая к власти с помощью «арабской весны» исламистов, между прочим, злейших врагов США, Вашингтон тем самым стремится переформатировать «Большой Ближний Восток», ввергнув его в состояние «управляемого хаоса». Это состояние, дескать, обеспечит Америке еще более плотный контроль над регионом, облегчит «расправу» с Сирией и Ираном и позволит ей высвободить силы для перенесения «управляемого хаоса» на территорию постсоветской Центральной Азии. Понятное дело, с последующим «расчленением и оккупацией» России, «отбрасыванием»Китая и попутным обрушением евро и Европейского Союза. Договариваются до того, что США ради всего этого даже готовы «слить» Израиль. Непонятно, правда, как это можно – «слить» единственного настоящего союзника США на Ближнем Востоке, пусть маленькое, но очень мощное государство, обладающее ядерным оружием и опирающееся на чрезвычайно влиятельное лобби в самой Америке? Допустить существование подобных замыслов в головах вашингтонских стратегов равнозначно допущению у них же желания действовать по принципу «назло маме отморожу уши». Но такое поведение все же более характерно для их московских коллег.

Торжество исламизма?

Вернемся, однако, к тезису о том, что сейчас на смену светским диктатурам к власти повсеместно приходят исламские фундаменталисты. Усилиями вышеупомянутых аналитиков в массовом сознании сформировалось ощущение, что именно так все и происходит. На самом же деле действительность довольно сильно отличается от предложенной нам модели.

Возьмем для начала Ливию. После свержения и убийства Муаммара Каддафи довольно часто приходилось слышать, что страны НАТО своими бомбежками помогли установить в этой стране не демократию, а едва ли не диктатуру исламских фанатиков. На самом деле никаких исламистов у власти в Ливии нет. После выборов 7 июля 2012 года большинство мест получил «Альянс национальных сил» во главе с Махмудом Джибрилем – политическая сила, считающаяся «либеральной», по арабским, конечно, меркам. Исламистская «Партия справедливости и развития», которая считается отделением международной ассоциации «Братьев-мусульман», заняла лишь второе место. Ее лидеры заявили, что разочарованы своим поражением, но готовы участвовать в будущем коалиционном правительстве.

Безусловно, до демократии в Ливии, мягко говоря, очень далеко. Но и до прихода к власти исламистов – тоже. В нынешних острых внутриполитических схватках ливийские исламисты, боевики «Аль-Каиды» и так далее, безусловно, участвуют, но эти конфликты носят, прежде всего, регионально-племенной характер, соответственно, именно регионально-племенные группировки играют определяющую роль.

Народ в Бенгази празднует захват сына Муаммара Каддафи. Фото AP

Не привело к установлению исламистского режима и свержение диктатуры Али Абдаллы Салеха в Йемене. Хотя в стране весьма активны формирования «Аль-Каиды», политическая жизнь определяется военными и племенными лидерами, обеспечившими избрание новым президентом Йемена генерала Абд Раббо Мансура Хади.

Страной, где «исламистский сценарий», якобы при невольном или вольном попустительстве США и Запада, имеет наибольшую вероятность реализации, считается Сирия. Этому, конечно же, способствует то обстоятельство, что боевики «Фронта Аль-Нусра» и других исламистских группировок, связанных с «Аль-Каидой», являются наиболее заметной частью сирийской оппозиции. Конечно, если вырезать перед телекамерами сердца у убитых врагов и отрубать головы священникам, то поневоле именно тебя в первую очередь и заметят. Отнюдь не преуменьшая силу и опасность исламистов в рядах сирийской оппозиции, все же считать именно их ее главной составляющей было бы большим преувеличением. Ведь сирийская оппозиция – это, прежде всего, созданная в ноябре 2012 года «Национальная коалиция сирийских революционных и оппозиционных сил», основу которой составляет Сирийский национальный совет и «Свободная сирийская армия» (ССА), играющая ведущую роль в вооруженном сопротивлении войскам Асада.

Собравшуюся в Коалиции разношерстную компанию, безусловно, не следует идеализировать, но отождествлять ее с «исламистским сценарием» было бы неправильно. Когда в январе 2013 года боевики из «Фронта Аль-Нусра» заявили о своем желании внести коррективы в цели революции и создать шариатское государство, это вызвало негативную реакцию членов Коалиции. Командиры повстанцев тут же заявили, что больше не будут сотрудничать с «нусристами» и начнут бороться с ними уже на второй день после падения режима Асада. Затем повстанцы из ССА провели несколько боев под Алеппо без помощи своих бывших союзников. Между прочим, заместитель командующего ССА Малик аль-Курди в одном из недавних интервью подчеркнул: западные страны дали понять командованию ССА, что будут поставлять вооружения только в том случае, если повстанцы согласятся бороться с радикальными исламистами.

Собственно, приход исламистов к власти после падения авторитарных режимов пока состоялся только в двух странах – Тунисе и Египте. При этом в Тунисе лидер победившей на выборах исламистской Партии возрождения Рашид Ганнуши неоднократно заявлял, что его партию следует сравнивать не с радикальными мусульманскими партиями, а с правящей в Турции Партией справедливости и развития (ПСР). Программа Партии возрождения декларирует приоритет демократии и либеральной экономики, приверженность свободе слова, печати и вероисповедания, защиту прав религиозных меньшинств и сохранение широких, по мусульманским меркам, свобод женщин.

В Египте «Братья-мусульмане», придя к власти, тоже всячески демонстрировали свою умеренность: обещали не покушаться на преимущественно светский характер государства, уважать права и свободы, в том числе религиозных меньшинств и женщин, не затруднять внедрением исламских норм поведения развитие иностранного туризма и так далее. И, естественно, демонстрировали желание сохранить тесные связи с Западом.

Таким образом, даже в тех странах, где исламисты действительно оказались у власти, события развивались совсем не в направлении «торжества исламизма». В этой связи хотелось бы сослаться на Георгия Мирского, по моему убеждению, виднейшего российского эксперта по Ближнему Востоку и исламскому миру: «Мы наблюдаем интереснейший и мало еще изученный процесс – неуклонный упадок авторитета и влияния исламистских экстремистов, джихадистов во всем исламском мире. Грандиозный проект Бен Ладена не реализован. Возможно, скоро пробьет час умеренного исламизма, моделью которого станет Турция, а не афганский «Талибан».

Это было сказано осенью прошлого года, после печальных событий, связанных с демонстрацией фильма «Невинность мусульман». А уже весной этого года начались события в Турции, где значительная часть общества выступила даже не против исламистов-радикалов, а против исламизма как такового, пусть и в его самой умеренной форме.

Наконец, едва ли не самое главное – свержение «Братьев-мусульман» в Египте, ставшее следствием массовых выступлений светски ориентированного городского населения. После того как президент Мурси не только загнал экономику страны в тупик, но и перешел некую черту в подавлении демократических институтов, происходившем параллельно с нарастающей исламизацией общественной жизни, произошло феноменальное явление – антиисламистская революция в исламской стране.

Восстание «креативного класса»

Этот феномен опять пытаются списать, прежде всего, на внешние происки в рамках все того же проекта «управляемого хаоса». Однако гораздо более продуктивно сосредоточиться на внутренних процессах в соответствующих странах – социально-экономических, цивилизационно-культурных, религиозно-политических. И вспомнить несколько подзабытое за всей этой конспирологией понятие «ГЛОБАЛИЗАЦИЯ». Между прочим, ее никто не отменял, да ее и не отменишь.

Под глобализацией, если говорить упрощенно, в данном случае имеется в виду тенденция к созданию универсальной информационной цивилизации, в основе которой, при всем разнообразии всевозможных вариантов, лежат универсальные же ценности, базирующиеся на принципах преимущественно западного, либерально-демократического толка.

Массовые протестные выступления, вспыхнувшие практически одновременно в Турции и Египте, имеют очень схожую природу. Несмотря на то, что ислам на протяжении многих столетий составляет основу цивилизационного уклада и социально-культурной жизни обеих стран, и в Турции, и в Египте под влиянием глобализации и не в последнюю очередь благодаря развитию информационных технологий сложились светские, прозападные социальные группы, в основном из числа городского «среднего класса» (модный ныне синоним, хотя и довольно условный – «креативный класс»). Эти слои придерживаются достаточно далеких от ислама ценностей и обладают серьезным политическим влиянием, а главное, – недюжинной политической «пассионарностью».

Протесты в Египте. Фото с сайта Obozrevatel.com

Если взять Турцию, то там ко всему прочему со времен Ататюрка и вплоть до прихода к власти умеренно-исламистской ПСР происходила планомерная «деисламизация» и модернизация общества, что не могло не сказаться на психологии населения. Кроме того, при всем том, что в Турции уже довольно давно функционирует демократическая политическая система западного типа, назвать ее демократической страной можно лишь с большими оговорками. Преследование политической оппозиции, гонения на курдов, попытки контролировать СМИ со стороны государства всегда вызывали недовольство городского «креативного класса», который, как ему и «положено», требует еще большего приближения к европейским демократическим стандартам.

Вместе с тем в Турции произошло укрепление общественно-политических сил, опирающихся на часть бюрократии и национального бизнеса, в основном выходцев из консервативных сельских районов, выступающих за некий «особый путь» с упором на исламские ценности, правда, в их модернизированном, «умеренном» виде. Авангардом этих сил и стала ПСР под руководством Реджепа Эрдогана. Обеспечив себе поддержку чрезвычайно успешной экономической политикой, проводившейся, кстати, чисто либеральными методами, Эрдоган приступил к политической и культурной перестройке турецкого общества в соответствии с идеологическими представлениями своей партии. Как ни парадоксально, но эта перестройка проходила под лозунгами демократизации и внедрения в турецкую политическую систему стандартов, соблюдение которых необходимо для вступления в ЕС. На деле же такая демократизация была направлена, прежде всего, на ослабление позиций армии, традиционно являющейся гарантом светского характера государства, и облегчение таким образом «ползучей исламизации». Однако вскоре выяснилось, что вслед за разрешением носить хиджабы (мусульманские головные уборы) и запрещением распития алкоголя в общественных местах могут последовать более серьезные изменения.

Городской «креативный класс» увидел в этом курсе намерение создать предпосылки для введения элементов шариата и вышел на площадь Таксим. Особо следует отметить, что выступления начались при открытом сочувствии армии, у которой есть очень серьезные причины для недовольства премьером: Эрдоган существенно ослабил политические позиции военных, да еще отправил за решетку около 200 генералов. Свою роль сыграли, конечно, и внешнеполитические неудачи премьера, вызвавшие крах его чрезвычайно амбициозного «нео-османского» проекта. Это выразилось, в частности, в том, что в сирийском конфликте Турция стала играть подчиненную роль по отношению к фундаменталистским монархиям Саудовской Аравии и Катара.

Что же до Египта, то и здесь за 30 лет бессменного правления авторитарного, но светского режима Хосни Мубарака, в городах сформировался секуляризированный средний класс. При этом сам Мубарак, для которого исламисты были смертельными врагами, в определенном смысле поощрял его формирование. Но, как говорится, на свою голову – рано или поздно интересы «креативного класса» должны были войти в непримиримый конфликт с всевластием коррумпированной бюрократии, подавлением политических и экономических свобод, отсутствием социальных лифтов и перспектив модернизации. Именно городские «пассионарии», вышедшие на площадь Тахрир, свергли Мубарака. Однако исламисты в лице «Братьев-мусульман», до поры до времени державшиеся в тени, сумели «вскочить в тележку» и воспользоваться плодами революции. На них сработала чисто «арифметическая» составляющая демократии, а конкретнее – всеобщего избирательного права. Реальные инициаторы революции в лице городских «пассионариев» оказались в арифметическом меньшинстве, а исламистов у власти поставили голоса забитых, необразованных, нищих и политически пассивных селян, голосующих по указке мулл.

По мере того, как «Братья-мусульмане» во главе с президентом Мохаммедом Мурси наращивали подспудную «реисламизацию», все больше перетягивая ради этого властное «одеяло» на себя, нарастало и сопротивление секуляризированных горожан. В конце концов, чувство горечи от «украденной победы» и все более угрожающая перспектива воцарения теперь уже фундаменталистской диктатуры вновь вывели горожан на площадь Тахрир. Безусловно, роль «спускового крючка» сыграла и неспособность Мурси остановить экономический коллапс. К тому же «Братья-мусульмане», не говоря уже о дышащих им в затылок салафитах, продемонстрировали абсолютное нежелание договариваться с другими политическими силами. Даже с армией, по отношению к которой Мурси повел себя примерно так же, как Эрдоган – разогнал практически все высшее командование. Между тем, и в Египте армия всегда играла ведущую политическую роль, все египетские президенты – и Насер, и Садат, и Мубарак – были профессиональными военными. И с исламистами, теми же «Братьями-мусульманами», у них очень давние счеты, поэтому перспектива исламистской диктатуры ничего хорошего им не сулила. Не говоря уже о том, что она всему Египту сулила застой, деградацию, а то и срыв в полнейший хаос. К тому же значительная часть высшего египетского офицерства – копты-христиане. Военная карьера для них – это пропуск в элиту, практически единственный социальный лифт. Атака же на коптов, которую в последние два года предприняли исламисты, не только перекрывала этот социальный лифт, но ставила под вопрос выживание коптской общины. Оставалось найти общий язык между военными-коптами и генералами-мусульманами. И это все при том, что ментально египетские военные, несомненно, ближе светски ориентированным горожанам, чем исламистам. Результат – перерастание уличной «антиисламистской революции» в военный переворот.

В Турции массовые выступления перешли в более спокойную фазу, но не прекратились. Организаторы протестов добились главного – они продемонстрировали ПСР, на что они способны, если «реисламизация» будет наращивать темпы. Эрдоган в очень сложном положении, даже в собственной партии, где появился некий второй «центр притяжения» в лице президента страны Абдуллы Гюля, настроенного еще более умеренно, чем «умеренный исламист» Эрдоган. Несмотря на то, что премьер делает решительные, даже непримиримые заявления, от него логичнее ожидать уступок, прежде всего, в области религиозной политики, а не ужесточения курса.

Июньские протесты в Турции. Фото AFP

Перспектива хаоса в Египте остается – если исламисты развяжут гражданскую войну. Определенные возможности для этого у них есть: после свержения Мубарака из тюрем было выпущено много исламских радикалов, к тому же исламские боевики из Сирии и Ливии наверняка окажут помощь своим египетским собратьям. Однако вряд ли можно будет говорить о гражданской войне в подлинном смысле этого слова: основная социальная база исламистов – селяне-традиционалисты – политически пассивны и неорганизованны. К тому же египтяне, по сравнению с другими арабами, народ довольно-таки «помярковный» (терпеливый, с белорусского языка), неагрессивный. В то же время исламистам придется иметь дело, во-первых, с таким мощным институтом, как армия, а, во-вторых, с таким гораздо более организованным и политически образованным противником, как «креативные» горожане. Стоит вспомнить, например, оперативный сбор организацией «Бунт» 22 миллионов подписей против Мурси.

Желающими всюду видеть руку коварных янки свержение Мурси было тоже воспринято как результат применения «цветных технологий». Между тем, как и в случае со свержением Мубарака, здесь отчетливо просматривается «реактивный» характер американской политики. То есть, речь идет о том, что у Вашингтона не получается спрограммировать ситуацию, и он лишь реагирует на уже случившееся. Вынужденные отречься от Мубарака США скептически относились к возможности прихода к власти в Египте светско-либеральных сил и потому сделали ставку на «умеренного исламиста» Мурси. При этом его рассматривали как союзника в сирийском конфликте и связующее звено с выступающими против Асада монархиями Персидского залива.

Сейчас, в силу неустойчивости ситуации, администрация Обамы, похоже, еще не решила, как ей вести себя в сложившихся обстоятельствах. Отсюда, с одной стороны, неформально благожелательное отношение к свершившемуся перевороту, а с другой – призывы к политическому примирению, переговорам с «Братьями-мусульманами», прекращению арестов, задержка с поставкой Египту самолетов F-16 и так далее. Помимо необходимости демонстрировать приверженность легитимным и демократическим способам передачи власти, такая позиция диктуется опасениями Вашингтона раньше времени «положить все яйца в одну корзину» и не осложнять отношения с арабскими монархиями слишком явными симпатиями к светско-либеральным «инсургентам».

Тем не менее, становится все очевиднее, что Саудовская Аравия, Катар и ОАЭ являются временными попутчиками Запада в борьбе против сирийского режима. Расчеты этих монархий утвердить в Сирии после свержения правительства Асада исламистский режим противоречат планам тех сил, которые хотят иметь там прозападное правительство. Это временный союз, в котором уже сейчас можно разглядеть семена будущего конфликта. Возможно, недавние западные требования к ССА решительнее отмежеваться от действующих в Сирии исламистов-«отморозков», а также сообщения о стычках между исламистами и отрядами ССА – первые признаки такого конфликта.

Пример для подражания?

«Антиисламистские революции» в Турции и особенно в Египте, несомненно, могут стать примерами для подражания. Очень интересно, например, как эти события повлияют на Иран, особенно с учетом того, что там место несменяемого светского авторитарного режима вот уже долгие года занимает столь же несменяемый режим теократический. Причем степень его авторитарности и коррумпированности вряд ли более приемлема для иранского «креативного» класса, чем для египетских «рассерженных горожан». Между тем, светская, прозападная традиция в Иране имеет достаточно глубокие корни. Ее носители, пусть и загнанные в условия общежития «по нормам исламской революции» и вынужденные вести «двойную жизнь» (скажем, хиджаб на улице, а дома – джинсы и пиво) вряд ли будут бесконечно мириться с господством мулл-мракобесов и вороватых «стражей исламской революции», захвативших господствующие позиции в экономике. Не могут они мириться и с отсутствием тех же социальных лифтов, экономической и политической изоляцией страны, модернизационным тупиком, перекрывающим перспективы полноценного развития. События 2009 года, несмотря на жестокое подавление протестов, показали, что потенциал у антиклерикальных сил в Иране имеется.

Нельзя не увидеть аналогий и с положением в странах постсоветской Центральной Азии. Оно во многом напоминает ситуацию в Египте или Тунисе накануне «арабской весны»: насквозь коррумпированные авторитарные режимы жестко подавляют любые проявления политической активности – как светской оппозиции, так и исламских радикалов. Аналогична ситуация с социальными лифтами, возможностями для предпринимательства, любой самостоятельной экономической и социальной активности. Светская оппозиция либо «вычищена» с политического поля, либо загнана в полуподполье, либо вовсе выброшена в эмиграцию. Религиозная политика практически копирует мероприятия светских режимов Ближнего Востока до «арабской весны»: духовенство превращено в государственных служащих, текст пятничных проповедей утверждается властями, а члены политических организаций мусульман и даже просто независимые исламские проповедники зачастую попадают в тюрьмы. В совокупности с фактической нищетой большинства населения это приводит к радикализации исламски ориентированных слоев общества, которая способна принять самые крайние формы.

Страны Центральной Азии в советские годы прошли через радикальную «деисламизацию», что не могло не оставить весьма ощутимых следов в местном менталитете, в самосознании целых слоев общества, особенно городских. Глобализационные процессы, прежде всего, в информационной сфере, также не могут не усиливать светскую традицию в центральноазиатских социумах. Ее потенциал, конечно, различен в отдельных странах – в Казахстане и Кыргызстане она, естественно, гораздо сильнее, чем, например, в Таджикистане, Узбекистане илиТуркмении. Пока трудно сказать, какое влияние оказывает на соотношение светской и религиозной составляющей местного менталитета трудовая миграция в Россию. Чаще говорят, что центральноазиатские мигранты легко склоняются к исламскому экстремизму. Но, видимо, происходит и какое-то «обратное» влияние через мигрантов, возвращающихся на родину.

Ясно пока одно: «арабская весна» показала, что застой, произвол и коррупция неизбежно ведут к взрыву. Но следует ли из этого, что после такого взрыва население постсоветских стран Центральной Азии обязательно окажется более восприимчивым к идеям радикального исламизма, чем население Египта или Туниса? По-моему, такой вывод совершенно неочевиден. Что, конечно же, не преуменьшает исходящей от фанатиков-исламистов угрозы.

«Резерв» глобализации

В целом же события в Турции и Египте показывают, что исламизм (в разных модификациях) в этих уже в заметной степени вестернизированных странах столкнулся с сильным и организованным сопротивлением. Исламский «цивилизационный код» сам по себе ставит барьеры на пути глобализации, но в то же время у глобализации в мусульманском мире есть внушительный и, главное, очень «пассионарный» резерв, способный к весьма успешным политическим выступлениям. Начавшаяся борьба, судя по всему, будет упорной и долгой, но «торжество исламизма» никак нельзя считать неизбежным.